Профессиональная история Виктории Исаковой складывалась непросто. Жизнь долго вглядывалась в актрису, выдавая авансы и кредиты, но с карт-бланшем не торопилась. Так опытный ювелир внимательно рассматривает камень - достоин ли тот стать драгоценностью? Потом начинается кропотливая огранка, и еще не факт, что камень не разлетится на мелкие осколки, не обманет ювелира. У всего настоящего должна быть внутренняя прочность.

Знаменитой Исакову сделала "Оттепель", сериал появился в декабре 2013-го, к этому времени в ее фильмографии было почти 40 ролей и ей исполнилось 36 лет. На сцене она уже успела сыграть в легендарной (почти музейной к 2000 году) "Чайке" Олега Ефремова в МХТ им. Чехова, успела пережить в этом театре свою личную актерскую катастрофу, сумела найти новую себя. И скоро театральная Москва заговорила о ее Панночке в "Вие", об "Откровенных полароидных снимках", о "Бесприданнице". Все - на сцене Театра имени Пушкина, куда она ушла вслед за Романом Козаком, своим педагогом в Школе-студии МХАТ, и где познакомилась с Кириллом Серебренниковым, ставшим ее профессиональным соратником в будущем.

В том же 2013-м почти одновременно с "Оттепелью" вышел фильм "Зеркала", но эффектная красавица 60-х Инга Хрусталева отодвинула героиню "Зеркал" на второй план. Получилось несправедливо. Ведь героиня эта - Марина Цветаева, и сыграла ее Исакова так, что любые эпитеты в оценке ее работы будут недостаточными, да и какой мерой можно измерить чувство абсолютной художественной правды? 2017 год - юбилейный, цветаевский, и хотя Марина Ивановна памятники на дух не переносила - ни в слове, ни в бронзе, но именно этот фильм стал настоящей, искренней и живой данью ее памяти.

Эпохи, в которых живут героини Исаковой, сменяют одна другую, актриса путешествует по временам, как по странам. Этой осенью она - Донна Анна и Лаура ("Маленькие трагедии") и Вера ("Светлый путь. 19.17") - в театре, Инесса Арманд ("Демон революции") и наша современница Star ("Жги!") - в кино.

Виктория, в каком времени вам самой интереснее всего?

Самое интересное и самое болевое — 20–30-е годы прошлого века. Когда я играла Марину Цветаеву, почувствовала это время как свое. Там шел такой яростный художественный спор с миром, противостояние с властью. Мне кажется, это всегда было и всегда будет — художник выламывается из любых рамок. Своим талантом он стремится к высокому обобщению, ему открывается истина в конце концов. Сегодня таких истовых людей мало, или мы просто не видим их из-за близости происходящего? И надо прожить еще лет 50 и оглянуться? Не знаю… В искусстве идет яркая и бурная жизнь, а мало кто поднимается на высокий художественный уровень, преодолевает публицистику. Вот Кирилл Серебренников поднимается. Безусловно.

Его последняя работа, "Маленькие трагедии" в "Гоголь-центре", где у вас сразу две центральные роли, стала самым большим театральным событием сезона. Мы так часто говорим "Пушкин — наше все", что эти слова уже ничего не значат. А ведь оказалось — так и есть. Пушкин — современник, и написанное им — о нас. Вы часто работаете с Серебренниковым. Это ваш режиссер?

Да, и я абсолютно его актриса. Я ему бесконечно доверяю. Ну, это очевидно, иначе я бы не стремилась попасть в любую его работу. Может быть, он сам и ушел бы от меня с легкостью, но я всегда его догоняю. (Улыбается.) В дуэте с ним, в соединении с ним я получаю что-то гораздо большее для себя — не только как актриса, но и как человек. Он открывает мне саму себя, еще неведомую. А "Маленькие трагедии" — это и для него новая и этапная работа, по режиссуре безупречная. В соединении с пушкинской энергией это дает ошеломительный результат, они просто попали друг в друга.

Что Серебренников в вас открыл? Или для вас?

Первая наша работа — "Откровенные полароидные снимки" в начале нулевых. Я впервые тогда поняла, что такое власть актера. На сцене ты можешь управлять эмоциями и энергией многих людей. Они пришли в театр, они разные, но в твоей власти, чтобы на время, отпущенное спектаклю, они стали одним целым. Серебренников именно тот мастер, которому удается создавать такие энергетические поля, управлять ими. Я просто физически чувствую какой-то невероятный поток, идущий из зрительного зала.

В самом начале карьеры вы работали с Олегом Ефремовым, вашим мастером в Школе-студии МХАТ. Именно он, решив омолодить изрядно постаревший состав "Чайки", предложил вам роль Нины Заречной. Был успех, а потом, когда Ефремова не стало, вы были вынуждены уйти из Художественного театра. Вам предложили уволиться без объяснения причин.

Да, тяжелый был для меня период. Но не думаю, что сегодня стоит говорить об этом… Нынешней осенью я вернулась на эту прекрасную сцену, поддавшись напору и энергии молодого и дико талантливого режиссера Саши Молочникова, стало интересно — смогу ли и я прорваться во что-то новое, юное? Теперь в Художественном театре идет спектакль "Светлый путь. 19.17" с моим участием.

МХТ, как и Большой театр, обладает определенным свойством мучить воспоминаниями тех, кто ушел не по своей воле. У вас были фантомные боли?

Были. Но, к удаче моей актерской, я сразу попала в хорошие руки — к режиссеру Роману Козаку, который возглавил в то же время Театр имени Пушкина. Это было счастье, а могла просто оказаться на улице. Но идея-фикс еще долго не отпускала: вот придет время - и я вам всем покажу! (Смеется.) А потом это чувство исчезло. Абсолютно. Когда почувствовала себя уверенно, когда пришли спокойствие, свобода и востребованность, прошедшее стало казаться такой нелепостью!

То, что не убивает, делает нас сильнее?

Да, и те, кто нас отвергает, становятся в результате нашими учителями. Так, из успешной девочки, у которой все мило и хорошо и которая вдруг жестко отвергнута, я превратилась во взрослого человека, спровоцированного на активные и нужные, как показало время, действия.

А вы, вероятно, всегда были хорошей девочкой?

Да, я была очень хорошей девочкой. А они постоянно ждут одобрения, они всем хотят нравиться. (Смеется.)

Сегодня это уже не так? Вы свободны от стороннего мнения?

Скажем так — я меньше в нем нуждаюсь. Но нуждаюсь все равно. Скрываю это ужасно и всегда говорю, что мне безразлично, кто и как на меня реагирует, но это неправда. Если в театре или на съемочной площадке я не чувствую, что меня любят, я не могу существовать. А если чувствую, что только я и никто другой, что я необходима, то у меня реально вырастают крылья.

Важно ли вам, чтобы в тех сценариях и пьесах, где вы играете, была любовь?

Да. Я вообще "про любовь". Только там и раскрываюсь, где она есть. Такая-сякая, счастливая-несчастливая, кривая-косая. Любая.

А Инесса Арманд, которую вы сыграли в "Демоне революции", любила Ленина?

Любила, конечно. Как идею. Она же была не обычной женщиной и любила не обык­новенного мужчину. А идею, заключенную в конкретном и исключительном для нее че­ловеке.

И она занималась сексом с идеей?

А почему нет? Можно заниматься сексом с идеей. Правда. (Смеется.) Я думаю, у Ленина была невероятная харизма, он умел властвовать людьми, их мыслями, судьбами. А это такая энергия, уверенность, свобода! Это очень заманчиво, очень привлекательно.

В фильме "Жги!" вы играете девушку по имени Star, она осуждена и прибывает в колонию, где происходит ее встреча с героиней Инги Оболдиной, судьбоносная для них обеих. Не будем в преддверии премьеры раскрывать детали, но, как по-вашему, там тоже про любовь?

Там очень явная любовь. Она не сексуального характера, но это любовь. Эти два человека — пара, они друг в друге как в зеркале отражаются.

Ваша героиня вызывает сочувствие, но она совершила преступление и платит за это. Есть закон, по которому человека карает его предыдущая жизнь?

Я уверена в этом. Любой человек ответит за зло.

Это ваш личный опыт говорит?

Все в жизни исходит из опыта. У меня есть правда, принадлежащая лично мне. Как я веду себя с близкими и неблизкими, как общаюсь, как проживаю свою жизнь. Не могу сказать, что я очень хороший человек, но, наверное, совершенных людей и не существует. Одно могу сказать точно: я человек чести. Мы с вами не говорим сейчас о "не убий", "не укради". Это для меня очевидные вещи. Но в актерской жизни есть много сложнейших переживаний, с которыми люди мучительно живут. И чувство собственного достоинства, порядочность — единственная своего рода охранная грамота от этого.

Актерская профессия — это такая огромная провокация человека.

А этот страшный момент, когда актер вдруг становится знаменит? К счастью для меня, я стала узнаваема довольно поздно. Уже была взрослым человеком, сформировавшимся, пережившим и мучения, и радости, и равнодушие… И в тот момент, когда я впервые услышала на улице: "Ой! Это вы! Здравствуйте!" — я засмеялась: "Ну, классно". Я избежала испытания, которое случается с другими в молодости и ломает страшно. Мало кому удается по-настоящему справиться.

Вы верно говорите, но все же достоинство, порядочность, честь не приобретаются с опытом. С опытом они могут развиться, но закладывается это только в детстве, в семье.

Вы думаете? Наверное. Мне, конечно, очень много дали в детстве, безусловно. Воспитание было строгое. Папа жестко с нами, детьми, обходился. Можно-нельзя, это не обсуждалось. Я родилась на юге, в Да­гестане, и там это было абсолютно естественно. В Москву мы переехали, когда мне было 11 лет, но семейный уклад не поменялся. Я выросла, неожиданно для себя и для всех оказалась в театральном институте, моя жизнь двинулась в своем направлении.

А какая мама у вас?

Мама фантастическая, любящая, и чем дальше, тем больше я понимаю, что более любящего и полного света человека я не встречала. Моя мама — эталон любви. И мама, и папа. Ведь все, что он делал, тоже диктовала его любовь к нам, стремление защитить.

Ваши детские "можно-нельзя" повлияли на профессию? Вы одна из немногих актрис, кто категорически не раздевается на экране и не участвует в постельных сценах.

А мне их постоянно предлагают. (Смеется.) И даже где-то я раздевалась очень осторожно. Но это, конечно, такая странная штука… Невозможно расслабиться и просто сыграть сцену, будучи обнаженной. У нас с Кириллом Серебренниковым была одна история… Единственная, пожалуй, когда я поняла, что не смогу сделать то, что он предлагает. Он снимал фильм "Измена", позвал на роль и сказал, что надо будет совершенно раздеться. Я дала сценарий мужу (Юрий Мороз, кинорежиссер. — Ред.) и говорю: "Читай, только сразу не ругайся, в обморок не падай, там героиня абсолютно голая". А он в жизни никогда не ругается и поддерживает меня в любых начинаниях. Юра прочел и говорит: "Вик, если тебе нравится роль, то почему бы нет? Тело — это тоже инструмент, с помощью которого ты достигаешь того или иного художественного результата". Это верно, я понимаю, но все равно такие роли играть не могу. В театре, в спектакле "Братья" в "Гоголь-центре", я переодеваюсь прямо на сцене, но там это так органично вытекает из всего действия, что я совершенно не чувствую неловкости, даже не думаю об этом никогда. А кино снимается дублями, разными кусками, и внутренне я не в состоянии простроить это как цельную историю.

Вы, как актриса, чувствуете свою ответственность за то, что делаете в кино или на сцене?

Конечно. Ответственность очень велика у артистов. Считается, что актер не обязательно должен быть умным и талант, как бородавка — извините! — на жопе, у любого может вскочить, как говорила Фаина Георгиевна Раневская. Но я думаю, что актер должен быть умным. Потому что он влияет на умы и эмоциональное состояние людей. Невольно становится проводником тех или иных идей.

Очень давно Валерий Тодоровский, ваш друг и режиссер "Оттепели", говорил нашему журналу, что искусство ни на кого не влияет и цели такой у него вообще нет.

Да? Мне кажется, что он ошибается. Поспорим с ним как-нибудь на эту тему. (Смеется.)

Вика, вы сыграли Марину Цветаеву. Вы ее оправдали? Измены мужу фактически на его глазах, боль, которую она причиняла своим близким.

Оправдала.

И даже по отношению к младшей дочери, которая умерла в приюте?

Оправдала. Однажды у меня был разговор с друзьями, и кто-то сказал: "Цветаева — чудовище, что она сделала со своими детьми…" А я считаю, что у нее масштаб таланта был такой, что он разрывал ее телесную оболочку и она уничтожала сама себя. Она была гением, к ней неприменимы общие стандарты человеческой жизни.

"Путь комет — поэтов путь"?

Да, и это оправдывает все. Я ее и полюбила, и жалела ужасно.

Вы влюбчивы?

Я влюбляюсь в таланты. Смотрю иногда и думаю: "Боже, а мне этого вообще не дано — такое направление таланта!" В фильме "Жги!" я впервые встретилась с Ингой Оболдиной. Мы много времени проводили вместе, и я ее полюбила всей душой. Она фантастическая актриса, потрясающей доброты и широты человек.

И по-актерски никому не завидуете?

Это не про меня. Умение ждать своего — вот это точно про меня. Я всегда верю, что где-то есть то, что достанется только мне. Вовсе не потому, что я лучше кого-то, просто это судьба. Так и получается.

А в отношении мужчин это правило работает?

Работает.

Как вы думаете, любовь женщины к мужчине, равно как и наоборот, — она вообще или она за что-то?

Я думаю, что влюбляешься вообще. А любишь за что-то.

Вы можете назвать в своем муже какие-то самые важные для вас качества?

Он бесконечно порядочный. Он не эгоистичный в отношениях, при том, что он художник и может себе позволить иногда быть эгоистом. Юра мой друг, он дает возможность существовать параллельно с ним. Не "под" ним, не "за" ним, а рядом.

У вас в доме не бывает ситуации, когда большой художник в депрессии и все вокруг ему служат?

Нет, он не бывает в депрессиях, он бывает в раздумьях. И никогда не делает так, чтобы весь мир страдал рядом с ним. Мы 15 лет в браке, нас связывает одна профессия, один взгляд на мир, мы в постоянном диалоге находимся. Иначе невозможно. Если люди перестают разговаривать, слышать и понимать друг друга, то все останавливается. И чувства тоже.

Ассистент фотографа: Даниил Дрогичинский. Стиль: Александр Панченко. Прически: Наталья Коваленкова. Макияж: Андрей Шилков

Подробнее читайте на ru.hellomagazine.com ...

524 +